Я прошу одного - дай мне шанс, чтобы выйти из клетки. Я малого стою, я знаю, но крылья зовут... (с)
01.12.2008 в 18:02
Пишет Сакура_:Вечная тема))(стырено из учебника для 10го класса)
В ней по всем джентльменским законам должна была обнаружиться чернильная рожа и дружеское пояснение:
«Сидоров – козёл».
Так что Сидоров, не заподозрив худого, мгновенно развернул послание...и остолбенел.
Внутри крупным красивым почерком было написано:
«Сидоров, я тебя люблю!».
В округлости почерка Сидорову почудилось издевательство. Кто же ему такое написал?
Прищурившись, он оглядел класс. Автор записки должен был непременно
обнаружить себя. Но главные враги Сидорова на сей раз почему-то не
ухмылялись злорадно.
(Вот так они обычно ухмылялись. Но на сей раз — нет.)
Зато Сидоров сразу заметил,
что на него не мигая глядит Воробьева.
Не просто так глядит, а со значением!
Сомнений не было: записку писала она. Но тогда выходит, что Воробьева его любит?!
И тут мысль Сидорова зашла в тупик и забилась беспомощно, как муха в
стакане. ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТ??? Какие последствия это повлечет и как
теперь Сидорову быть?..
«Будем рассуждать логически,— рассуждал
Сидоров логически.— Что, к примеру, люблю я? Груши! Люблю — значит,
всегда хочу съесть...»
В этот момент Воробьева снова обернулась к
нему и кровожадно облизнулась. Сидоров окоченел. Ему бросились в глаза
ее давно не стриженные... ну да, настоящие когти! Почему-то
вспомнилось, как в буфете Воробьева жадно догрызала костлявую куриную
ногу...
«Нужно взять себя в руки, — взял себя в руки Сидоров. (Руки
оказались грязными. Но Сидоров игнорировал мелочи.) — Я люблю не только
груши, но и родителей. Однако не может быть и речи о том, чтобы их
съесть. Мама печет сладкие пирожки. Папа часто носит меня на шее. А я
их за это люблю...»
Тут Воробьева снова обернулась, и Сидоров с
тоской подумал, что придется ему теперь день-деньской печь для нее
сладкие пирожки и носить ее в школу на шее, чтобы оправдать такую
внезапную и безумную любовь. Он пригляделся и обнаружил, что Воробьева
— не худенькая и носить ее будет, пожалуй, нелегко.
«Еще не все потеряно,— не сдавался Сидоров.—
Я также люблю нашу собаку Бобика. Особенно когда дрессирую его или вывожу гулять...»
Тут Сидорову стало душно при одной мысли о том, что Воробьева может
заставить его прыгать за каждым пирожком, а потом выведет на прогулку,
крепко держа за поводок и не давая уклоняться ни вправо, ни влево...
«...Люблю
кошку Мурку, особенно когда дуешь ей прямо в ухо...— в отчаянии
соображал Сидоров,— нет, это не то... мух люблю ловить и сажать в
стакан... но это уж слишком... люблю игрушки, которые можно сломать и
посмотреть, что внутри...»
От последней мысли Сидорову стало
нехорошо. Спасение было только в одном. Он торопливо вырвал листок из
тетрадки, сжал решительно губы и твердым почерком вывел грозные слова:
«Воробьева, я тебя тоже люблю». Пусть ей станет страшно.
URL записиЗаписка
Записка имела самый безобидный вид.В ней по всем джентльменским законам должна была обнаружиться чернильная рожа и дружеское пояснение:
«Сидоров – козёл».
Так что Сидоров, не заподозрив худого, мгновенно развернул послание...и остолбенел.
Внутри крупным красивым почерком было написано:
«Сидоров, я тебя люблю!».
В округлости почерка Сидорову почудилось издевательство. Кто же ему такое написал?
Прищурившись, он оглядел класс. Автор записки должен был непременно
обнаружить себя. Но главные враги Сидорова на сей раз почему-то не
ухмылялись злорадно.
(Вот так они обычно ухмылялись. Но на сей раз — нет.)
Зато Сидоров сразу заметил,
что на него не мигая глядит Воробьева.
Не просто так глядит, а со значением!
Сомнений не было: записку писала она. Но тогда выходит, что Воробьева его любит?!
И тут мысль Сидорова зашла в тупик и забилась беспомощно, как муха в
стакане. ЧТО ЗНАЧИТ ЛЮБИТ??? Какие последствия это повлечет и как
теперь Сидорову быть?..
«Будем рассуждать логически,— рассуждал
Сидоров логически.— Что, к примеру, люблю я? Груши! Люблю — значит,
всегда хочу съесть...»
В этот момент Воробьева снова обернулась к
нему и кровожадно облизнулась. Сидоров окоченел. Ему бросились в глаза
ее давно не стриженные... ну да, настоящие когти! Почему-то
вспомнилось, как в буфете Воробьева жадно догрызала костлявую куриную
ногу...
«Нужно взять себя в руки, — взял себя в руки Сидоров. (Руки
оказались грязными. Но Сидоров игнорировал мелочи.) — Я люблю не только
груши, но и родителей. Однако не может быть и речи о том, чтобы их
съесть. Мама печет сладкие пирожки. Папа часто носит меня на шее. А я
их за это люблю...»
Тут Воробьева снова обернулась, и Сидоров с
тоской подумал, что придется ему теперь день-деньской печь для нее
сладкие пирожки и носить ее в школу на шее, чтобы оправдать такую
внезапную и безумную любовь. Он пригляделся и обнаружил, что Воробьева
— не худенькая и носить ее будет, пожалуй, нелегко.
«Еще не все потеряно,— не сдавался Сидоров.—
Я также люблю нашу собаку Бобика. Особенно когда дрессирую его или вывожу гулять...»
Тут Сидорову стало душно при одной мысли о том, что Воробьева может
заставить его прыгать за каждым пирожком, а потом выведет на прогулку,
крепко держа за поводок и не давая уклоняться ни вправо, ни влево...
«...Люблю
кошку Мурку, особенно когда дуешь ей прямо в ухо...— в отчаянии
соображал Сидоров,— нет, это не то... мух люблю ловить и сажать в
стакан... но это уж слишком... люблю игрушки, которые можно сломать и
посмотреть, что внутри...»
От последней мысли Сидорову стало
нехорошо. Спасение было только в одном. Он торопливо вырвал листок из
тетрадки, сжал решительно губы и твердым почерком вывел грозные слова:
«Воробьева, я тебя тоже люблю». Пусть ей станет страшно.
(